Пять с лишним лет назад произошло объединение Русской Православной и Русской Православной Зарубежной Церквей. Нам трудно представить, что стоит за официальной хроникой этих событий. Были ли мы на самом деле разделены? Объединились ли? На эти вопросы несложно ответить приехавшему с молодежной делегацией протоиерею Алексию Дункану, настоятелю храма Рождества Пресвятой Богородицы в Олбани, штат Нью-Йорк, США. О том, как видятся из-за океана российские проблемы и о многом другом мы беседуем с отцом Алексием.
Объединению Церквей препятствовало многое: наше советское прошлое, богословские разногласия, имущественные споры. Может быть, мы рано объединились?
Да, мы помним, что творил Советский Союз в отношении Церкви много, много лет. Невозможно уладить все вопросы и сразу все исцелить. Но мало-помалу это происходит… Думаю, что объединение душеполезно обеим Церквам. Мы видим, какой прогресс в вашей стране в отношении к Церкви произошел в последнее время. Но и проблемы остались. Например, мы замечаем, что в храме в праздники и на торжествах тысячи и тысячи людей. А в маленьких храмах, где, возможно, нужна помощь, — совсем мало. У нас — то же самое. И это одна из проблем общества. Я думаю, нам надо работать вместе над этим. У нас хорошие миссионерские отделы и в России, и в Зарубежной Церкви.
Многие скептически смотрят на перспективы развития России в XXI веке. Что думаете вы?
По-моему, распад Советского Союза, разделение православного мира — это провокация Запада. Мы все славяне, православные, — украинцы, белорусы, русские, — и между нами нет разницы. Но сейчас только начало восстановления. Может быть, со временем мы придем к исцелению, покрывая все любовью и терпением. Мы надеемся на это. Наш Патриарх Кирилл — очень мудрый человек, своими поездками, например, на Украину он объединяет православных, его принимают там как Патриарха. Надеюсь, с Божией помощью мало-помалу мы снова станем единым православным миром.
Как относится РПЦЗ к принятому в США закону об уравнивании в правах браков гомосексуалистов с обычными браками, каково ваше личное отношение к этому как человека, как гражданина Америки?
Мы получили официальное постановление нашего первоиерарха, в котором говорится и о невозможности признания этого закона с человеческой точки зрения, и о том, что это деяние против Евангелия. А как пастырь… Если мужчина или женщина страдают этим, мы не должны избегать их, но должны быть снисходительными и милосердными. Если они раскаиваются, то мы все, как Церковь, принимаем их и стараемся помогать: это знак любви Бога. Но, в общем, это сложный вопрос. Когда я был молодым, то говорил, что мы живем в христианской стране. Но сейчас уже невозможно так говорить. Может быть, это постхристианство, не знаю, Бог знает. Это не частная проблема, связанная с признанием однополых браков или чего-либо еще. Это знак отпадения от Бога.
Вы когда-нибудь задумывались над вопросом, что общего у американцев и русских и в чем их различие?
Я вырос во время холодной войны, тогда у нас люди были очень религиозными. Сейчас в Америке уже другой мир. Мы надеялись, что после падения Советского Союза в России проявится самое лучшее, что есть на Западе. Но, к сожалению, Россия переняла самое худшее. В Америке, как мне кажется, культуры почти нет. У нас хорошие люди сами по себе, но общество в целом проявляет себя иногда ужасно. То, что мы видим по телевизору… Конечно, на молодежь это оказывает сильное влияние. Когда я был молод, еще существовала в обществе мораль. Сейчас же живут без морали. В России то же самое. Это влияние мира очень сильное… искушения везде. И гуляя по улицам Петербурга, мы видели безобразия.
Как вы и ваши прихожане отнеслись к принятию в России «закона Димы Яковлева»?
Для меня это спорный вопрос. Лично я всегда был против; думаю, это великий грех, что мы брали из России детей: у них православные корни, а в Америке, Франции, Италии и т. д. они будут воспитаны как протестанты, католики… Поэтому я считаю, что не надо отдавать детей за границу. Но если дети едут в православную семью, тогда — пожалуйста.
Сейчас много говорят о том, что Церковь должна меняться, чтобы быть сообразной времени. Как вы считаете, нужны ли Церкви реформы?
Думаю, что мы ошибемся, если допустим перемены в Церкви. Люди ищут постоянства, это очень важно. Мы не нуждаемся в модернизации нашего учения. У нас такие герои веры, как праведный Иоанн Кронштадтский, Оптинские старцы, святитель Игнатий Брянчанинов — блестящие богословы. Мы знаем, что вне православия нет веры, и об этом надо говорить прямо.
Расскажите про своих прихожан. Вы сами — потомок первых эмигрантов, тех, кто уехал сразу после революции?
Я не русский, я коренной американец. Я сам принял православие. В нашем приходе много недавно приехавших из России, но есть и люди послевоенного поколения. Есть много американцев, тоже, как я, принявших православие. Службы у нас проходят на славянском и английском языках. Но мы считаем себя русской православной Церковью и стараемся строго сохранять традиции России: и богослужение, и устав.
У вас много человек в общине? Каков возраст прихожан?
По меркам Америки у нас большой приход, по меркам России — маленький. В воскресенье могут прийти около ста человек. Мы много служим: по великим праздникам, в дни великих святых, во время поста. Мы очень активный приход. В воскресенье после Литургии у нас общая трапеза и мероприятия для молодежи. В приходе мы живем, как одна семья, мы очень близки друг с другом. У нас нет различий между новыми эмигрантами и старыми, американцами и греками, которые тоже есть у нас в приходе. И это великий дар Божий.
Как складываются у вас отношения с недавно приехавшими эмигрантами, помогаете ли вы им адаптироваться в новой среде?
Конечно, стараемся помогать. Если у них не хватает средств на еду, квартиру — помогаем, чем можем. Но самое важное для них — ощущение, что их любят. И в этом, думаю, нет разницы между новыми эмигрантами и американцами. Мы все ищем Бога. Конечно, иногда у нас бывают проблемы, но я сам не ощущаю разницы между людьми.
А проповеди вы произносите на каком языке?
На английском и на русском. Мне, конечно, трудно формулировать такие серьезные вещи на русском из-за недостаточного знания языка, но я стараюсь, заранее готовлюсь.
Вы занимаетесь проектом «Тихвин. Прикоснись к святыне». Как родилась идея участвовать в этом проекте?
У нас есть молодежный скаутский лагерь имени преподобного Серафима Саровского, организацию которого 25 лет тому назад благословил наш митрополит Лавр (он же заботился о соединении Церквей). Сейчас в лагере примерно 50 человек. Однажды из Петербурга мне позвонила девушка и сказала, что в Тихвине есть молодежный лагерь, может, нам интересно присоединиться? Нам эта идея понравилась, и в прошлом году мы приехали с молодежью и вместе с настоятельницей матушкой Тавифой хорошо поработали во Введенском монастыре. Впечатлений у ребят много, и, думаю, это очень полезно для всех нас. В Америке дети живут в материальном благополучии, поэтому очень важно, что они увидели другой мир. Мы жили в тесноте, что для них явилось шоком. Но они работали, молились, и это стало душеполезным событием. Даст Бог, мы ежегодно будем приезжать туда. Тихвин — очень древний город. В этом году нам посчастливилось присутствовать на праздновании Тихвинской иконы Божией Матери с епископами Мстиславом, Назарием и Маркеллом. Было очень красиво. Владыка Мстислав служил и во Введенском монастыре. Он очень симпатичный, теплый человек. И дети почувствовали, что здесь есть любовь. Когда мы встали вместе в церкви, то почувствовали себя как дома. Это очень важно в церковном воспитании детей.
А когда вы впервые посетили Россию?
Семь лет тому назад. Я был в Петербурге, Тихвине, Лодейном Поле. Я сразу полюбил Санкт-Петербург, и сейчас я чувствую, что это мой второй дом.
Что вас больше всего поразило в Петербурге?
Красота. Я очень люблю искусство, архитектуру… она удивительная. Много хороших музеев. Чистый город, спокойно можно гулять, любоваться чудесными реками и каналами. Великолепные храмы, хорошие хоры, воссоздается церковная культура…
А как вы сами пришли к православной вере?
Это было забавно. Представьте, я молодой человек, студент, а студенты всегда голодные. Мой друг был регентом и много раз приглашал меня в церковь. Но меня это совсем не интересовало, и я отказывался. Однажды он мне сказал, что будет Литургия Преждеосвященных Даров, а после Литургии — бесплатная трапеза. И я согласился, в надежде бесплатно поесть. Во время Литургии я смотрел на икону Иоанна Предтечи и вдруг почувствовал в глубине себя его взгляд. Это удивительное чувство. С тех пор я в Церкви. Те, кто спрашивают меня, почему именно православие, ожидают услышать об искании правды, чтении богословских трудов… А что я им отвечу? Просто беда… (смеется).
Как отнеслись окружающие к вашему выбору?
Окружающие предположили, что я с ума сошел. Ведь православие — нелегкая религия, надо подвизаться, надо поститься два раза в неделю и половину года. Но настоящие друзья меня поняли. Мои мама и папа тоже стали православными, но, к сожалению, они уже умерли, а других родственников у меня нет, кроме матушки, конечно. Духовных единомышленников я нашел в России, в Америке — нет.
Расскажите о вашей матушке. Как вы познакомились? Как она пришла к православию?
Мы встретились в Чикаго. Аня была православной и пела в соборе Покрова Богородицы. Я тогда учился в Свято-Троицкой семинарии. Мы познакомились и через некоторое время поженились.
Какие книги вы читали в молодости, которые вам помогли в духовных исканиях, — или у вас были наставники?
Конечно, богословие очень важно. Но сам я всегда очень любил читать жития святых Севера России. В Лондоне, давно, жил келейник Константин, и он мне советовал каждый день читать жития святых. Я думаю, что это очень важно. Еще очень важно прочитать книгу святого Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе». Я помню, как один епископ Зарубежной Церкви спросил другого епископа: «Если бы ты оказался на острове, и там была всего одна книга, какую бы ты хотел? — «Моя жизнь во Христе», — ответил тот…
Беседовал Владимир Иванов
|
