“Бывает нечто, о чем говорят: "Смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас” (Екк. 1, 10). Эти печальные слова премудрого Соломона невольно приходят на ум, когда случается наблюдать полемику, развернувшуюся вокруг деятельности неообновленцев. Мне приходилось неоднократно сталкиваться с людьми, пострадавшими от обновленческой ереси, и надо заметить, что большинство стрел, метаемых в сторону священника Г. Кочеткова и столешниковских глашатаев “обновленного Православия с человеческим лицом”, не достигают своей цели, ибо “стреляющие” не метят в самое сердце этой ереси. Возмущение православной общественности обрушивается или на русский язык богослужения, или на изгнание из храма непричащающихся, или на подчеркнутый элитаризм и экуменизм этих общин. Но при этом практически не замеченной остается так называемая “парижская” подоплека этого явления, то есть влияние “парижской школы богословия”. Например, на знаменитой конференции “Единство Церкви”, проходившей в 1994 году, представители Свято-Тихоновского Богословского института усиленно пытались отмежевать кочетковщину от учений отцов Шмемана и Афанасьева — этих столпов “православного” модернизма. Священнику Г. Кочеткову приписывалась “честь” создания некоего собственного учения, тем самым подогревались его претензии на роль самозваного пророка. Все это напоминает недавнюю историю, когда на заре перестройки Сталин осуждался как отступник от заветов Ленина и идеалов коммунизма.
Действительно, в некоторых мелочах идеи российских неообновленцев и их практика отличаются от рецептов, прописанных “парижской школой богословия”. Но это лишь следствие земного несовершенства, не дающего (к нашему счастью!) идеям воплотиться в реальной жизни во всей своей красе. Однако сердцевина и у западного, и у российского церковного модернизма одна: отвержение святоотеческого Предания во всей его полноте. И как следствие - отвержение современного устройства Церкви — или как устаревшего, или же как отошедшего от апостольских истоков. “По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые” (Мф. 7, 16-18). Этот критерий, данный Спасителем, отметает все попытки оправдать “парижан”, ведь плоды церковного модернизма у всех перед глазами.
По опыту моего общения с кочетковцами (как бывшими, так и нынешними) должен засвидетельствовать, что в их сознании практически нет места для святоотеческого христианства. Место богомудрых Отцов Церкви занимают у них отцы А. Шмеман, Н. Афанасьев, А. Мень и, конечно, “великий катсхизатор, пророк и учитель” священник Г. Кочетков.
Это движение имеет собственную догматику, из которой проистекает их собственная литургическая практика и своеобразная мораль, весьма далекая от православной.
Приведем несколько примеров. Обычай изгнания из храма непричащающихся восходит к идее отца Шмемана (см. его книгу “Евхаристия. Таинство Царства”) и имеет своим догматическим основанием протестантское учение о всеобщем священстве мирян и, как следствие, учение об их сослужении священнику, который есть лишь предстоятель, а не совершитель таинства. Конечно, при таком понимании Евхаристии на литургии нет места для непричащающихся мирян, так же как в Православной Церкви не может служащий иерей уклониться от святой Чаши. Однако если следовать этому мнению, то непонятно, почему апостол Павел называет “домостроителями тайн (мистерий) Божиих” (1 Кор. 4, 1) не всю Церковь, а лишь апостолов. Когда Христос установил Таинство Своего Тела и Крови, то слова “Сие творите в Мое воспоминание” (Лк. 22, 19) Он сказал лишь двенадцати, а не всем верным. Не народ, не сам по себе священник, а Сам Господь Иисус Христос есть совершитель всех таинств через Своих апостолов и их преемников — епископов и пресвитеров, которые являются не творцами, а раздаятелями благодати. Посему и каждый священник читает на литургии: “И удовли мя силою Святаго Твоего Духа, облеченна благодатию священства предстати святей Твоей сей трапезе и священнодействовати святое и пречистое Твое Тело и Честную Кровь... Ты бо еси Приносяй и Приносимый, Приемляй и Раздаваемый, Христе Боже наш” (Молитва на херувимской песни). Миряне же не обладают благодатью священства и поэтому не могут сослужить иерею. “Царственное священство” (1 Пет. 2, 9) мирян заключается в том, что они должны “представить тела свои в жертву живую, святую, благоугодную Богу, для разумного служения” (Рим. 12, 1), а не в том, чтобы сослужить епископу или священнику.
Поэтому и мог существовать в Церкви чин кающихся — “купностоящих”, могших стоять вместе с верными и не выходившими вместе с оглашенными, но не причащавшимися святых Тайн. Об этой практике говорит святой III века Григорий Чудотворец (12-е правило).
Другим примером модернистского богословия является учение отца Н. Афанасьева о тождественности по власти и благодати сана пресвитера и епископа (см. его книгу “Церковь Духа Святаго”). Часто православные удивлялись: “Почему священник Г. Кочетков не слушается своего Патриарха? Почему он и члены его общины спокойно судят, в чем Святейший прав, а в чем нет? Как кочетковцы могут создавать параллельные православным приходы по всей стране?” Ответ прост. Обновленцы считают себя архиереями. Для них Патриарх — лишь собрат, да еще и “некатехизированный”. Само это мнение отца Н. Афанасьева (заимствованное у протестантских псевдоученых) отвергнуто еще в прошлом веке крупнейшим историком Церкви профессором В. В. Болотовым: “Степень епископа догматически предшествует степени пресвитера, а следовательно, не может быть исторически производной от нее. Всякое историческое представление о древних пресвитерах - епископах как пресвитерах в строгом смысле должно пасть как несогласное с основным догматическим воззрением Вселенской Церкви” (Лекции по истории Древней Церкви. М., 1994. Т. 2. С. 486). Самое основное для обновленцев понятие общины — кстати, по своему устройству очень напоминающей собой тоталитарную секту — выросло из мнения отца Н. Афанасьева, что в 1—11 веках такого понятия и явления, как Вселенская Церковь, еще не существовало, тогда была лишь Церковь как евхаристическое собрание, которое тем самым было самодостаточно и не нуждалось в связи с другими Церквами.
Удивительно, как может считаться православным священником учащий этой ереси, если на каждой литургии он свидетельствует: “Верую... в соборную (кафолическую) Церковь”. Неверно это лжеучение и исторически. Апостол Павел называл Церковь “Телом Христовым, полнотою Наполняющего все во всем” (Еф. 1, 23). Коринфским христианам он пишет об евхаристическом общении: “Один Хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного Хлеба” (1 Кор. 10, 17). Сам же апостол в это время был в Ефесе. Без признания существования в то время Вселенской Церкви как в теории, так и на практике этот текст необъясним.
Множество обновленческих обычаев объяснимо лишь в “парижском” свете. Отрицание последними мистериальности (таинственности) в Церкви до святого Константина ведет к стремлению изгнать ее из службы как “неапостольское установление”. Следствием этого является русский (а точнее, светский) язык богослужения, отмена чтения часов (о.А. Шмеман считал, что богословие времени утеряно и посему служить часы нет больше смысла) и подчеркивание ненужности иконостаса. Примеры можно умножать...
Учитывая все вышесказанное, мы убеждены, что православное богословие должно произвести свой суд не только над современным обновленчеством, но и, главное, над его истоками. В противном случае, осудив лишь отца Кочеткова и столешниковских обновленцев, мы рискуем получить то же самое, но лишь в другой, более привлекательной упаковке. Примером тому является воссиявшее на нашем небосклоне новое “богословское светило” из ОВЦС — игумен Иларион (Алфеев), проповедующий (ссылаясь на западные авторитеты) ереси, осужденные на Вселенских Соборах (например, учение о всеобщем спасении (апокатастасис), отвергнутое V Вселенским Собором и возрожденное протоиереем С. Булгаковым и другими “парижанами”), и дерзающий приписывать несторианские тексты великому святому.
В заключение заметим, что любая попытка оправдать деятельность “парижской школы” должна сперва объяснить, почему ее идеи порождают такие чудовищные химеры (кстати, непонятно, почему учение В. Н. Лосского (также жившего в Париже) таких монстров не порождает) [1], и заодно опровергнуть уже цитированные слова Христа: “Не может дерево доброе приносить плоды худые” (Мф. 7, 18).
Но лучше бы последователи “парижан” перестали чуждыми учениями смущать неутвержденные души.
[1] Кстати, непонятно, почему учение В. Н. Лосского (также жившего в Париже) таких монстров не порождает?
|
