Епископ Карасукский и Ордынский Филипп приехал в Новосибирскую епархию в 1996 году молодым иеромонахом. С декабря 2011 года возглавляет Карасукскую епархию – часть Новосибирской митрополии. Владыка регулярно крестит детей в новосибирском закрытом детском туберкулезном санатории, занимается социализацией сирот.
Ребенок рождается – надо крестить
Владыка, расскажите о вашем детстве. Вы росли в верующей семье?
Мои родители – мама работала в детском садике, отец – водителем – были немного верующими, но не церковными людьми. Просто так «было положено»: ребенок рождается, его надо крестить.
Я узнавал, у нас особенно церковных в родне никого не было. Спрашивал про родственников и по маминой линии, и по папиной: можно сказать, были крещенные просто по традиции.
У нас дома икон никогда не было, а тут как-то мама принесла икону. Соседка, у которой то ли умер, то ли ушел муж, хотела в расстройстве ее выкинуть, а мама предложила: «Давай, я у тебя ее куплю за 10 рублей». Так в нашей однокомнатной квартире (родители размещались в комнате, а мы с братом на кухне) появилась первая святыня. Икона Пресвятой Богородицы «Достойно Есть». Мы знали, что это икона, на иконе – Боженька, Которому можно молиться своими словами, чтобы всё было хорошо. Этим наши детские богословские знания исчерпывались.
Вообще мое детство было хорошим, счастливым. Наш дом строили для молодых семей, и из моего подъезда шесть человек были одноклассниками. Мы утром все вместе выходили, в обед вместе возвращались. Было не скучно. Так почти всей компанией и в техникум поступили, который располагался как раз напротив нашего дома.
Лет до 13-14 я был почти самый маленький в классе. И поэтому старался быть душой компании, человеком, который может поддержать друзей. В конце восьмидесятых мы начали с ребятами ходить в секции борьбы и бокса. Занятия борьбой помогают молодому человеку внутренне самоутвердиться, ведь он понимает, что может постоять за себя.
Когда вы сознательно пришли к вере?
Где-то на первом курсе химико-технологического техникума (то есть в начале 1990-х годов). Я родился в Подмосковье, в городе Старая Купавна. Там как раз в 1990-м году начали восстанавливать храм, и нас, студентов, отправляли на субботники. Видно, батюшка-настоятель созвонился с директором, попросил, чтобы помогли убрать мусор, почистить территорию.
Будущие епископы: Филипп Карасукский, Артемий Камчатский и Николай Ново-Уренгойский
Поездки эти были очень интересными, я словно открывал какой-то новый мир. А Библию я впервые увидел благодаря учителю истории, который принес книгу на урок.
К тому же я занимался спортом: борьбой, боксом, восточными единоборствами, изучал восточную философию. И это тоже, как ни странно, можно назвать маленьким шажком в сторону поиска Истинной веры.
Однажды, поехав с экскурсией в Троице-Сергиеву Лавру, зашел в семинарию и взял листок о правилах приема. Один из пунктов правила гласил: рекомендация от священника. А у меня тогда даже знакомого батюшки не было.
И вот я пришел на службу в храм, после которой подошел к священнику о. Сергию Ткаченко, видевшему меня в первый раз, и сказал, что нужна его подпись. Он ответил: «Вы должны походить в храм, все узнать». «У меня особо времени нет, – говорю. – Мне надо все быстро». В общем, начал я ходить в храм, начал пономарить. В начале января впервые пришел к батюшке о. Сергию, а августе уже поступал в семинарию.
Хиротония архимандрита Филиппа (Новикова) во епископа Карасукского
А все-таки, почему вы вдруг решили поступать в семинарию?
Вспомните начало девяностых: сначала путч, митинги, потом бесконечные криминальные разборки, стрельба, только и слышно, что кого-то застрелили, кого-то в тюрьму посадили… В то время как раз выпускникам средних и высших учебных учреждений давали свободные дипломы, без обязательного устройства на работу по распределению.
Я подумал, посмотрел, что вокруг творится, и так легко можно завернуть не туда и – решил поступать в семинарию, чувствовал, что там – нечто такое важное. Да и просто было интересно.
О конкретном каком-то пути я не думал, не думал, когда поступал, что стану священником, выберу монашеский путь.
Родители, наверное, не ожидали, что вы пойдете учиться в семинарию?
Месяца два они пребывали в недоумении. Хотя удивляться стали еще раньше, когда я начал в храм ходить, пономарить. Сразу посыпались вопросы: «Зачем? Для чего? Может, у тебя что-то случилось? Может проблемы какие-то?». Я тогда объяснил, что проблем нет, и я просто хочу поступить в семинарию. Кстати, когда я поступал в семинарию, уговорил родителей венчаться.
Служба в армии и монашеский постриг
В армию вы попали, будучи студентом семинарии. Знали ли те, кто служил с вами, что вы верующий?
Я попал на призыв под полтора года и все полтора года прослужил в Красноярске, в лётной учебной части ШМАС, в роте охраны. Можно сказать, все 24 часа с автоматом в руках ходили.
Тогда уже к вере в армии хорошо относились, с уважением. А когда командир узнал, что я семинарист, отпускал по выходным в храм, вызывал меня к себе: поговорить. Я ему и книжки православные позднее привозил. Ребята тоже относились с уважением.
Что касается бытовой стороны службы, то здесь уж точно никаких трудностей не было.
Я был не избалованным человеком. Детство мое прошло в однокомнатной квартире, у меня никогда не было своего угла, не было дорогих вещей. Мне часы-то наручные подарили только, когда я в техникум пошел.
В семинарии мы жили по 12 человек в комнате. Ну, а в армии не 12, а 100 человек в роте, вот и все бытовое отличие. Такой же режим, как в семинарии, дисциплина. Тем более, я спортивно был подготовлен, так что проблем для меня вообще не было.
Когда вам в голову пришла мысль о монашестве?
Когда я в семинарию поступил, думал, что просто буду учиться. А через полгода понял, что в семинарии, оказывается, на батюшек готовятся. Ну, на батюшку так на батюшку, учусь дальше.
Потом наш классный руководитель архимандрит Георгий (Тертышников) стал говорить нам, надо вам с духовником определиться и решить, какой путь выбрать: жениться или монашество.
Вот тогда-то я понял, что есть два пути – монашество и семейная жизнь. Стал думать. Разговаривал с отцом Кириллом (Павловым), отцом Илием (Ноздриным), а потом уже стал ходить к отцу Науму (Байбородину). Ездил и к отцу Иоанну (Крестьянкину). Духовник сказал: «Лучше монашество». Тогда я сказал: «Батюшка, благословите».
Так мой путь определился. Без всяких уже метаний и сомнений. К семейной жизни я, в принципе, никогда не стремился. Всегда общался с девушками ровно, как с друзьями: и в школе, и в техникуме, никого не выделяя. В семинарии у меня было послушание – петь в смешанном хоре. И снова – ко всем ровное дружеское отношение. Как говорится, ничего личного.
Как родители восприняли новость о вашем монашестве?
Тут было попроще: с родителями я уже три года не жил, был более самостоятельным, отслужил в армии. Но мама все равно переживала. Успокоил, что вопрос внуков обязательно решит младший брат. А потом взял ее к духовнику. Привел ее к батюшке, она исповедовалась, побеседовала. Потом говорю ей: «Мама, это воля Божья».
Потом я просил у родителей благословение на постриг. Они благословили, икону Казанской Божьей Матери подарили.
Таинство Крещения в новосибирском закрытом детском туберкулезном санатории №2
Вскоре после пострига вы уехали в Новосибирск. Вновь – перемена жизни…
Впервые в Сибири я побывал, когда служил в армии в Красноярске. И у меня уже тогда была мысль, что не просто так меня туда Бог послал. Я заканчивал 3 курс семинарии, когда к нам приехал владыка Сергий (Соколов) и сказал: «Мне нужен семинарист, миссионер, который поедет со мной».
Я согласился, но сначала попытался сказать, что, может, нужно доучиться на очном отделении. Но услышал в ответ: «Езжай, это воля Божья». Тут уж рассуждать не стал, подошел к владыке Сергию: «Я готов». Он сказал, что сначала надо постриг принять, рукоположиться.
15 июля 1996 года в Троице-Сергиевой лавре я был пострижен владыкой Сергием в монашество. 16 июля меня рукоположили в сан иеродиакона, 18 июля – в иеромонаха. Все в три дня. Можно представить, что я чувствовал, не до конца понимая от переизбытка ощущений, что же со мной произошло. Вскоре улетели с владыкой в Новосибирск.
Как привыкали к новому месту?
Владыка сказал, что все вещи отправляем с его контейнером. Ну, я и отправил «все вещи» – небольшой чемодан. А контейнер застрял месяца на два. И получается, что кроме монашеского одеяния у меня только свитер был.
Я думал, что владыка пошлет меня жить на приход или на квартиру, а он оставил меня с собой в архиерейской резиденции. Мне, обыкновенному молодому человеку, привыкшему жить в однокомнатной квартире, в общежитиях, казалось, что я попал в царские покои… Каждый день просыпался и думал, что это не со мной происходит.
6 октября 1999 года был назначен наместником мужского монастыря во имя св. мч. Евгения.
Крещение в Оби
Как обстояло дело с церковной жизнью во времена ваших первых миссионерских поездок, в том числе на корабле-церкви «Святой Андрей Первозванный»?
Тогда, в 1996 году, интерес к Церкви был невероятный. Люди просто потоком шли креститься, венчаться, постоянно приглашали в больницы, в школы. Я когда приехал, служил в Вознесенском кафедральном соборе Новосибирска. Под моим «попечением» было два дома ветеранов, где я служил раз или два в неделю, городская больница с восемью корпусами. Я приходил туда в 7 утра, а часов в 16 – уходил.
Плюс еще ездил в детские дома, а летом – в миссионерские поездки на корабле. Когда в монастыре появилась братия, три – четыре священника, послушники, нам машину дали, слава Богу. А до этого я везде – своим ходом. Хорошо, что мне всего 23 года было, силы откуда-то брались на постоянные перемещения по городу.
В Новосибирске была традиция, что священники после службы снимают подрясники и идут домой в «гражданке». Мы же, приехавшие монахи, всегда ходили в подряснике.
Тогда в Новосибирске батюшек было мало. Спускаешься в метро, а на тебя все смотрят. Ощущение, что в метро завели слона… То же самое – в маршрутке. Да еще подсядет какой-нибудь нетрезвый гражданин и начнет плакать: «Батюшка, помоги, не так я живу!»
Как вы, тогда молодой священник, не имеющий еще почти духовного опыта, справлялись с пастырской работой, с потоком людей, задающих вопросы?
Во-первых, семинария дала большой опыт, общение с батюшками, с преподавателями, с друзьями.
Во-вторых, помогали пожилые священники в самом кафедральном соборе, где я служил.
В-третьих, со мной приехали еще три иеромонаха, сейчас это владыка Артемий, епископ Петропавловский и Камчатский, владыка Николай, епископ Салехардский. Мы всегда держались вместе, советовались, если возникали трудные вопросы.
Насколько изменились миссионерские задачи со времен вашего первого приезда?
Тогда важно было количество, то есть нужно было охватить как можно больше людей. Мы за одну миссионерскую поездку на корабле крестили две с половиной тысячи человек, на поезде – пять тысяч человек.
Сейчас, когда приезжаю в деревню и вижу, что креститься приходят всего двадцать человек, даже как-то унываю немного: «Ну что это, людей у них, что ли нет?» И вспоминаю, как раньше приедешь в деревню, а там человек двести, триста.
Тогда крестили с утра до ночи. Причем в самых разных условиях, даже экстремальных, в разных ситуациях: где в Оби, где в реанимации…
Сейчас значимо уже не количество, появились другие формы миссионерской работы. В миссионерских поездках мы больше исповедуем, причащаем.
Часто ездим на встречи в школы, начали проводить конференции, что тоже очень важно.
Большое внимание уделяем работе с молодежью, со школьниками, с детьми, проводим конференции с преподавателями. Батюшка не должен ждать, когда к нему придут. Во время миссионерской поездки за один день наши священники проходят где-то пять – семь школ.
Но если в Новосибирске представителя Церкви везде ждут и везде рады, то в глубинке, можно сказать, еще начало девяностых. Там на священника смотрят, как на меня в свое время смотрели в метро. И если один батюшка туда приедет, его просто в школу не пустят. Другое дело, когда это все – в рамках миссионерской поездки, которая проходит под эгидой губернатора, Министерства здравоохранения, образования. Тут уже не могут не пустить.
Священников в епархии хватает? И как организовывать приходы в тех же деревнях, где, по восприятию Церкви, как вы сказали, еще начало девяностых?
Священников не хватает. На одного священника приходится по два-три храма. Даже в кафедральном соборе второй священник появился совсем недавно.
А как организовывать приходы – да, это проблема. Как направлять священника в деревню, где живет примерно человек 500-700? Вот я недавно столкнулся с ситуацией: благодетель построил в деревне храм, построил дом для священника с баней. Электроэнергию в храме оплачивает директор совхоза.
Но батюшка смог прожить всего два месяца: дохода нет, в воскресенье 3 бабушки стоят. За месяц в кружку положили 500 рублей. А у него семья, дети… Да и без машины в отдаленных районах очень тяжело.
Святейший Патриарх говорит, что в таких случаях лучшая форма – когда батюшка служит в соборе, а в храмы в далеких деревнях приезжает в воскресенье. В монастырях это называется – подворье. По такой системе мы построили работу нашей епархии.
Владыка Филипп крестит детей в озере у села Благодатное, 18 августа 2012
Звонок в три часа ночи: «Владыка, как дела?»
Вы давно окормляете детей-сирот, ездите в детские дома, радеете об устройстве детей в семьи. Что изменилось в этой области?
В 1996 году в детских домах было по 150-200 человек. Сейчас детские дома по 50-60 детей. Они были в отделе образования, а сейчас их передают в ведомство соцзащиты. От этих всех переустановок, в итоге, страдают и дети, и взрослые. Начальству, конечно, видней.
Теперь маленькие детские дома расформировывают: надо же показать, что детских домов стало меньше. Только, получается, не за счет устройства детей в семьи, а за счет укрупнения, объединения детских домов. Хотя сейчас стали намного больше брать детей в семьи.
Вторая проблема – дети в детских домах сейчас более больные, чем раньше. Раньше в детские дома все-таки чаще попадали дети, которых рожали нормальные молодые матери, которые позднее начинали вести асоциальный образ жизни.
Сейчас девушки 1985-1990 годов рожают детей, уже, будучи наркоманками, пьяницами. У детей, соответственно, различные патологии.
Еще одна проблема: сейчас идет активное усыновление детей, но, видимо из-за того, что нет квалифицированной помощи приемным семьям, мы имеем вторичные возвраты, когда от детей вновь отказываются родители.
В закрытом детском туберкулезном санатории №2 после крещения
Как Церковь может работать с такими детьми?
Мы этим и занимаемся. Хотя очень сложно. Вот уж чуть ли не за руку водишь иного выпускника детского дома, а он, как деньги появятся напьется да загуляет, хотя человеку вроде уже 20 — 25 лет.
Большая проблема с родственниками. Вроде сам молодой человек хороший, но два брата в тюрьме сидят, мама связалась непонятно с кем. И они звонят, угрожают. Боятся, что мы посягнем на деньги, которые у всех детдомовских на сберкнижках.
Я всегда говорю подопечным: «Если возникнут какие-то проблемы, приезжайте в храм». И все дети из детских домов это прекрасно знают. И приезжают.
Вспомните, пожалуйста, конкретные истории детей-сирот – взрослых и малышей.
Бывает, малышей просто подбрасывают. К нам в монастырь однажды мальчика подбросили. Утром встаем на правило в полседьмого, а у ворот — кулек из одеяла. Открываем его, а там младенчик лежит, с недавно перерезанной кровоточащей пуповиной. Мы его покрестили, назвали Миша Царев. Потом нам звонили из дома ребенка сказали, что Мишу усыновили.
Еще один случай: забеременела девушка из детского дома, которой скоро выпускаться. Конечно, все вокруг стали настаивать на аборте. Мы буквально спрятали ее в православном детском садике. Конечно, написали письмо директору, что она у нас. Она родила девочку. Слава Богу, сейчас в жизни и девочки и ее молодой мамы все в порядке.
Когда я узнал, что другая выпускница Светлана, собирается родить малыша, предложил на время оставить его в доме ребенка. На время, не отказываясь (там есть такие формы), чтобы хоть как-то определиться с жильем. Последнее три месяца Света жила в подъезде. Она вроде бы согласилась. А потом звонит: «Приезжайте, я выписалась из больницы, а идти некуда, забирайте меня». Пришлось ехать, забирать. Договорился с прихожанками, с нашими бабушками, женщинами. Они взяли ее к себе, приютили. Через полгода она как-то выкарабкалась, потом и замуж вышла.
Постоянно в монастырь брали и берем мальчишек из детского дома на каникулы. Сегодня человек семь выпускников детдомов живут в монастыре послушниками.
В Дубровинском психоневрологическом интернате
То есть ребенок из детского дома или выпускник может вам взять и позвонить?
Сейчас я номер телефона никому из них не даю. А то они звонили часа в три ночи: «Владыка, добрый день, как у вас дела? У меня всё хорошо»
Чтобы они могли со мной связаться, мы создали страничку Вконтакте специально для детдомовских. Если не ошибаюсь, у нас там 650 человек. Это дети, которых я лично знаю в лицо.
Пишут разное: просят ребенка покрестить, дать продукты, вещи. Обязательно даю. Или спрашивают: «Мама внезапно умерла. А как отпеть?» Про венчание спрашивают. Да много о чем спрашивают! И мне проще им ответить через Контакт. А если все 600 человек будут звонить?!
Деньги не даю, потому что не раз обманывали. Придет парень, разрыдается: «Нужно срочно пять тысяч или завтра квартиру забирают». Я отвечаю: «Господи, родненький, да что ты, да без проблем». А через какое-то время до меня доходит информация: «Ванька приходил, вот, говорит, Владыку развел. Деньги взял, с пацанами два дня гуляли». И это было очень много раз. Сейчас могу дать 100-200 рублей на дорогу. Говорю: «Лучше продукты возьмите. Вещи возьмите. Деньги — это искушение».
Поездка на субботник в заброшенном храме св. Троицы с. Юдино Чистоозёрного района, 17 августа 2012 года
В трудоустройстве вы им как-то помогаете?
Сейчас уже не особо: государство за них хорошо взялось. А раньше и на завод устраивали, и малярами, девочек в садик воспитателями.
Сейчас и квартиры государство выделяет нормальные, следит, чтобы выпускник в них вселялся, а не сдавал её или не продавал.
Еще не так давно все было иначе: квартиру дали, мы приходим, а там пять бомжей живет. Они просто выкинули настоящего хозяина на лестницу. Приходилось православную дружину вызывать, разгонять этих пьяниц. Целые разборки были!
В детские дома я обязательно приезжаю на Рождество, Пасху, поздравляем более 2000 детей сирот.
В мае мы возим их на святой источник. Такие поездки очень нужны. Если ты приехал в детский дом и прочитал лекцию, то ты не друг, а просто преподаватель. А если куда-то с ними съездил, то тут ты уже свой. Особенно когда ты с ними разделил какие-то трудности.
Летом обязательно мы делаем сезон православного лагеря для 35-40 детей-сирот. Мы с ними бываем в Горном Алтае, сплавляемся по Катуни, живем в палатках, делаем альпинистские марш-броски. Обязательно на выходных исповедуем и причащаем. Мальчишки пономарят в алтаре.
И мы специально берем детей не из одного детского дома, а по три-четыре из каждого. Господь позвал 12 апостолов, а потом они уже пошли по миру. И мы по Его примеру пытаемся сделать некую закваску: те три-четыре ребенка потом вернутся в детский дом и скажут, что у православных хорошо, у православных не пьют, не курят. Расскажут, как спортом занимались, с батюшкой по горам лазили, исповедовались, причащались.
Вы еще посещаете детский наркологический центр…
Сразу скажу, что мои детдомовские не наркоманы. Там лежат «домашние» дети, родительские, которые курят, колются. Детдомовские туда попадают в основном, за пьянку. Я окормляю 15 детских домов и там нет наркоманов.
Так что я не часто бываю в наркологическом центре: езжу чаще именно туда, где есть дети-сироты. А так в епархии есть центр, который занимается наркоманами, взрослыми и детьми.
Недавно ездили в туберкулезный санаторий. Тут тоже есть своя специфика: не все решаются отправиться туда. Некоторые батюшки отказываются, ведь там лежат пациенты и с открытыми формами туберкулеза.
Хотя это закрытое заведение, мы ездим туда уже 15 лет и уже передружились с персоналом, и нас воспринимают как своих.
А познакомился с диспансером я тоже благодаря детдомовским: там лежали несколько человек. Но, в основном, там лечатся «родительские» дети, домашние.
На границе
23 августа 2012 года Преосвященный владыка встречал в Ордынске корабль-церковь «Святой апостол Андрей Первозванный»
В чем особенность вашей епархии, ее уникальность?
Первая особенность нашей епархии в том, что мы находимся на границе России и Казахстана: 500–600 км границы. Поэтому большое внимание уделяем работе с пограничниками, с погранзаставами, с личным составом, с блок-постами.
Стоит деревушка с населением 600–800 человек, в ней – пограничный пост. Пограничники говорят: «Мы тут все и МЧС и медсанчасть, полиция, да все что угодно». Пока пограничники есть, это село еще держится. Если их завтра заберут, село можно закрывать.
В Чистоозерке (это крайняя точка нашей епархии) есть тюрьма строгого режима, где содержится 2000 человек заключенных. Мы работаем и с ними. В прошлом году построили там храм в честь преподобного Сергия Радонежского.
Стараемся работать с детьми, развивать молодежное направление. Первое дело, которое мы сделали в епархии, – открыли тот самый православный летний лагерь.
К каждому летнему оздоровительному лагерю в районах прикреплен священник. Они проводят духовно-просветительные встречи. Как-то в озере Благодатном, в детском лагере было крещение.
У нас в епархии 46 процентов по школам выбрали предмет Основы православной культуры. Вообще, чем глубже от центра, тем этот предмет принимается проще. Не знаю с чем это связанно.
Каждый год в епархии проходят Крестные ходы. 28 мая, в день пограничника, Крестный ход идет по границе с Россией.
Великим постом и летом тоже проходят два крестный хода. Мы берем святыню и идем по всем девяти районам нашей епархии.
Само собой, миссионерское служение. В деревни, где еще нет приходов, приезжают батюшки: они просто садятся в машину или в автобус, берут купель и – едут.
Вы говорите, что в современном российском обществе одно из самых главных мест должно занимать нравственное воспитание молодежи. А как это сделать, чтоб «работало»?
Прежде всего, мы добиваемся, чтобы на приходах везде работали воскресные школы, были открыты православные клубы молодежи. Чтобы не просто с детишками рисовать и сценки ставить, а чтобы собиралась молодежь.
Также много сил уделяем работе по школам. Потому что если сам батюшка не придет в школу, то молодежь по-другому не привлечь.
И работа в летних православных и оздоровительных лагерях, проведение всевозможных спортивных мероприятий вроде «зарниц».
В епархии сейчас открыт отдел работы со спортсменами. Батюшка занимается с боксерами, с лыжниками, с легкими атлетами. Ездит с ними на сборы, на соревнования, на чемпионаты.
Сначала батюшка беседует со спортсменами. Потом кто-то приходит на исповедь, кто-то на причастие. Один вот спортсмен сейчас начал помогать в алтаре.
Как проходит ваш обычный день?
Смотря, где я нахожусь. Епархиальное управление размещается в Карасуке, и у меня пока тут нет жилья: до сих пор живу в кабинете. Когда я за столом в кресле сижу – я на работе. Пересел на диван – это уже я в келье, дома.
Живу не один, а с братией – два иеродьякона и три иподьякона живем в одном здании, это наш маленький монастырь.
С утра, как обычно, правило монашеское. В 9:00 у нас с братьями по уставу, если нет службы, общий завтрак. Потом на послушания, кто пономарить, кто на стройку, кто по снабжению…
Все разъезжаются, я иду в кабинет, занимаюсь делами. К этому времени приходит секретарь, приносит документы, бумаги, письма, все распределяем, планируем. График обычно планируется на две недели вперед.
Как правило, неделю занимаюсь бумажными вопросами, а затем две недели стараюсь проехать по епархии, по районным центрам. Там – встреча с главой, там – открытие стройки. На одной неделе можно успеть и в тюрьме у заключенных побывать, и в туберкулезном санатории, и с пограничниками встретиться.
Если же никуда не еду, работаю с бумагами, а после обеда все равно выезжаю. Если не в область, то здесь в Карасуке, отправляюсь на встречу в школе или в библиотеке, с ветеранами или с работниками культуры.
А вечером работаю по телефону.
По субботам утром служу Литургию в храмах епархии. В самых разных уголках епархии, даже в глухих деревнях по 200–300 км от собора, в маленьких храмах, куда заходишь и – головой в потолок упираешься.
На таких службах и происходит сближение епископа с прихожанами, со священниками. Это очень важно, чтобы, как говорит Святейший Патриарх, они видели епископа не просто один раз в год на собрании.
После службы остаюсь на трапезу, за которой происходит непосредственное общение, обсуждение каких-то вопросов….
Что вам доставляет самую большую радость?
Служение Литургии. Сейчас больше стал понимать слова Святейшего: «Когда служу, тогда живу».
Где-то начнешь унывать, что-то не получается, проблемы со стройками, с благодетелями, с администрацией. Послужил, и – все у тебя внутри наладилось, проблемы ушли.
Второй момент – для меня большое утешение – работа с детьми. К примеру: съездишь в дом ветеранов, в больницу, в той же тюрьме побываешь, а потом несколько дней отходишь от поездки. А с детьми всегда в радость. Знаешь, с кем и как поговорить.
Если духовное утешение получаю в службе, то общение с детьми – утешение в обычной жизни.
В чем сегодня главная проблема христиан, и священников, и мирян?
Главная проблема у священников, это то, что они через несколько лет служения сталкиваются с теплохладностью. Человек, например, пять-десять лет отслужил, и ты видишь, что, вроде бы он хороший, но он остыл.
Вот прямо дословно «не горяч и не холоден» (Откр.3:15). То есть хорошие батюшки вдруг останавливаются на каком-то этапе и дальше не двигаются.
А у мирян нашей епархии – период неофитства. Люди пришли в Церковь, а еще ничего не знают, элементарных вещей. Идет дьякон, а за ним бегут желающие получить благословение.
В глубинке не знают, что такое монашество. Спрашивают: «А почему жениться нельзя? А почему батюшка один раз только может жениться?» Приходиться всё объяснять. Как малые дети, но с другой стороны, – они чище.
Когда в городской школе поднимаешь вопрос об однополых браках, о том, что их официально узаконивают в Европе, ученики вопросы задают. А начал я говорить об этих проблемах в сельской школе, дети все глаза опустили. Мне даже неудобно было, что я эту тему поднял. Тут общество чище. В сельской школе девушки ходят без сережек, не накрашенные, с косичками. В Новосибирске такое редкость.
Как вы боролись с теплохладностью?
А у меня ее не было. У меня вокруг всегда бурлят события. Теплохладность может наступить, когда батюшка остается один, на приходе за 200-300 километров от ближайшего храма. Он может почувствовать себя никому не нужным.
У меня такого не было, потому что мы постоянно общались с друзьями – братьями, о которых я говорил выше. Друг к другу в монастырь в гости ездили. Поддерживали друг друга в скорбях, внутренних нестроениях. Горе, деленное пополам – это уже полгоря. Надо – вместе в Лавру съездим, к духовнику.
Я своим священникам постоянно говорю: «Нужно духовника иметь». Если есть вопрос, ты не знаешь, как дальше поступить, ты можешь приехать к духовнику и спросить.
Когда умер Владыка Сергий (Соколов) мне было очень тяжело. Были мысли: может в Москву уехать. Но опять – монашеская дружба, наместники поддержали.
Дети тоже очень поддерживают. В один непростой момент мне сон приснился, что я повис на балке верхнего этажа строящегося дома. И не могу подняться. Идут дети: «Батюшка, привет». Прошу о помощи, в ответ: «Да, конечно, поможем». Вытащили они меня и говорят: «Бегите, за нами». Детская молитва всегда сильна….
В чем главная сила современного христианина?
Первое, конечно, это православная вера. И надо ее держаться. Второе – это служение Церкви. Православный человек должен быть внутри Церкви, и только так служить Богу и ближнему.
Что бы вы хотели пожелать читателям «Правмира»?
Чтобы каждый христианин стремился к Пасхе Вечной. К преображению и соединению со Христом в Вечной Жизни в Царствии Небесном. И здесь, на земле, нужно готовить свою душу для Вечной Жизни с Богом. Думать максимально о своей душе. Бороться со страстями. И служить ближним. Это самое главное.
|
